Форум

- Ну так ведь, уже с месяц, как эта катавасия у нас творится. Запой, чего ж с этим поделаешь?

Дед Иннокентий, для местных – «Кеша» или «Кеша-твою-мать-куда-пошел», сидел на поросшей белесым мхом завалинке и старательно, будто последний раз в жизни, смолил самокрутку. Толстенькие колбаски пепла падали на видавший виды, местами прожженный ватник. Спешить в этих краях было некуда, а потому и старик не особо спешил с рассказом, поочередно смакуя дым и подробности.

- Помер наш Илья Петрович, аккурат с месяц назад. Ты же знаешь, мужчина был видный, строгий, у него не забалуешь. Потому и гнал самогон, да грибочками приторговывал. Больше меры не отпускал, да и меру каждого знал смолоду... Золотой был человек. А как помер, как справили тризну, да на поминках напились, эх... Тьфу...

Дед аж скривился, будто досмолил свою отраву до самого страшного микроба-никотина. Все так же медленно и со знанием дела сплюнул на давно пожелтевшую траву, поудобнее примостил старые кости, да и продолжил.

- Напилась, значит, наша молодежь, на поминках. Ну, разговоры пьяные пошли о том, о сем... И дернуло ж какого-то умника за язык спросить, а что теперь с запасами Ильи Петровича станет. В пьяную голову любая придурь как званая гостья входит, мыслёй умной рядится. Это утром все краснеют и боятся вспомнить, но так то ж если протрезвеют. А тут... Пошли они значит, к избе покойного, самогон растащили, грибы прям с лотками из погреба нанесли, заперлись по домам и начали... это... отягащаться греховной жизнью с тяжелыми последствиями для организьма. Наш Илья Петрович знатный самогон держал, а с грибочками так и вовсе у всех умишки поотшибало...

Иннокентий аж крякнул с досады, потом чуть пообмяк и стал прятать глаза, упорно разглядывая ничем не примечательный пенек. Не зная, куда деть руки, истово почесал щетину и тут же уцепился пальцами за рукав ватника, едва не проделав в нем дыру еще не потухшей самокруткой.

- Я ж, это... каюсь... тоже хотел присуседиться, да как увидел соседа своего, который сидел в сортире с дверью нараспашку и орал "Я император! Падите ниц!", так чей-то расхотел с дурманом шалить... С тех пор Николаю Угоднику не одну свечку поставил за то, что уберег. Потому что у нас началось такое...

Старый огляделся по сторонам, да так истово, что негодующе захрустели позвонки. Едва не выворачивая шею, заглянул за угол избушки и, хоть никого и не углядел, страшным шепотом признался.

- С ума они все посходили, ей же ей! Заперлись по своим домам, в гости друг друга не зовут, только квасят и квасят, а закусью – все те же грибы. Ну, кто меньше с собой унес, кто больше... Стали запасы кончаться. А запой - он зверь прожорливый, он еще требует, вынь да положь! Так соседушки стали потихоньку друг к дружке ходить, запасы требовать. И каждый хочет честной доли, то бишь всего и сразу. Мордобой начался... И все это под дурманом. Смех и грех, ей богу! Первым наш недоросль к дядьке из Харькова пошел. Думал, раз в поселковой школе учился, то сумеет дядьке зубы заговорить. Ну дядька на него собак спустил и орал "Геть его, мои верные колесничие!". Сколько Ярик руками ни махал, сколько ни дышал сивушными парами, а прогнали его собаки-то. Рукав, говорят, порвали, штаны стащили... Хорошо хоть дальше кусать побрезговали. Сбежал Ярик, да с косых глаз и заблудился. А дядька его хату занял.